Чувственная странность Деборы Турбевилль

05 сентября 2021

Показать публикацию

Её фотографии так художественны и своеобразны, что в них не сразу угадывается работа на заказ для домов моды и ведущих журналов. И «Женщин в лесу», и задворки величия «Непарадного Версаля», и «Купальни», и множество других редакционных и модных фотосерий она снимала словно через запотевшее стекло, с налётом вуайеризма и сюрреализма. Совершенно независимая, немного загадочная Дебора Турбевилль делала расфокусированные, зернистые снимки, в которых девушки не были похожи на моделей, а обстановка полностью отличалась от локаций, в которых снимали другие фотографы.

Дебора Турбевилль даже не считала себя модным фотографом, но некоторые из её работ стали самыми запоминающимися в своём жанре. На них повлияли такие кинематографисты, как Жан Кокто, Жан Ренуар, Ален Рене и Андрей Тарковский, которые, по словам Турбевилль, разделяли её «одержимость стилем и атмосферой».

Дебора Турбевилль (Deborah Turbeville) родилась в 1932 году, выросла в Массачусетсе. В 20-летнем возрасте переехала в Нью-Йорк и работала помощником культового американского дизайнера Клэр Маккарделл, которую называла «нью-йоркской Коко Шанель».

Турбевилль принесла в модную фотографию свои сугубо личные представления о жанре. Снимать начала в 1970-х годах. Она пришла в магазин и купила фотокамеру, сразу попросила заправить плёнку, поскольку понятия не имела, как это делается. К такому решительному началу её подтолкнула будничная ситуация: Турбевилль работала редактором моды в журнале Harper's Bazaar и ей не нравилось то, что делал фотограф. Купив фотокамеру, она сама отсняла материал. Фотографии получились размытыми, но руководство одобрило, а Ричард Аведон, увидев её результаты, восхитился и позвал к себе на курсы, чтобы отточить технику.

Когда в свет вышли её первые работы, они представляли собой радикальный прорыв в мире модной фотографии, которая в то время, можно сказать, увязла в двух колеях: не обременённая смыслом жизнерадостность и одержимость сексуальностью, как в порнографическом шике Хельмута Ньютона. «Моя модная фотография была нестандартной... девочки не выглядели обычными моделями, а окружающая обстановка полностью отличалась от того, что использовали фотографы», – признавала Турбевилль.

Автопортрет, Версаль, 1981.

Она привнесла в жанр очарование и романтизм, искусно используя освещение, затуманенность, дымку, застывшие движения и эмоциональную отстранённость моделей. В самом начале таким подходом Турбевилль стремилась противостоять современникам-мужчинам. С успехом эстетику её работ никогда не воспроизводили, но, безусловно, она проложила путь для современных фотографов с более эфирными представлениями.

Жизнь фотографа была такой же особенной, как и её творчество. Турбевилль описывают как спокойную интеллектуалку, читательницу малоизвестных книг и искательницу авангардных фильмов. В её квартире в Верхнем Вест-Сайде была одна большая комната, которая переносила в прошлое. «Можно было предположить, что вы находитесь в России и планируете революцию, потому что помещение выглядело как салон в Москве на рубеже веков», – вспоминает Этелин Стэйли, одна из основательниц галереи, где на протяжении десятилетий представляли работы Турбевилль.

На самом деле она любила другой город, в котором часто бывала и говорила: «Санкт-Петербург стал для меня вторым домом... и он действительно вдохновляет. Мне нравится его ветхость... нравится его серость». Турбевилль с воодушевлением фотографировала в русских дворцах, в том числе Екатерининском, Строгановском и Юсуповском, сразу признала уникальность усадьбы Останкино, была потрясена её цветами, описывала: «Только представьте бирюзовый с гранатовым, кобальтовым, изумрудным и розовым. Палитра так богата, сочетания так неожиданны».

Её фотографии узнают по зернистости, по пастельным, сепиевым и чёрно-белым тонам, по размытости и умышленному переэкспонированию, а главное – по царящему в них настроению, загадочности и странному очарованию. Она как-то сказала: «Много раз случались большие ошибки, нелогичная обрезка или одна девушка в фокусе и три вне, или размытие. Но в итоге мне нравились ошибки, и я включала их в свою работу. Ими я и прославилась».